После переодевания в больничную одежду его поместили в надзорную палату. Медсестра подошла к одной свободной кровати и сказала: «Вот на этой кровати будете спать». Пожелала ему спокойной ночи и ушла, закрыв за собой дверь на замок, врезанный в дверь.
Лечащий врач написала анамнез со слов больного, составив его из мерзкой, вымышленной, фальшивой лжи: «В контакт вступает охотно, с речевым напором. Крайне обстоятелен. Рассказывает о своих идеях в отношении нормализации жизни холостяков, подводя под свою теорию государственную основу. Нелепо увязывает свои взгляды с несовершенством социалистического строя, с дефектами социалистической избирательной системы и работой государственного аппарата. Рассуждая о своих взглядах, доходит до нелепости, паралогичности и парадоксальности. Чётко выражено резонёрство, нечувствительность к противоречиям. Суждения порой крайне инфантильны, оторваны от реальной жизни. Критика к состоянию отсутствует, заявляет, что врачи признали в нём болезнь по указанию органов комитета государственной безопасности. Манерен, держится с чувством собственного удовлетворения, причисляет себя к пострадавшим по политическим мотивам. На темы, касающиеся интимной жизни, беседует охотно, обнажённо, без чувства стеснения. Диагноз: шизофрения непрерывнотекущая, паранойяльный синдром».
Палачи в белых мантиях начали травмировать его здоровье при помощи психотропных таблеток галопередола и аминазина. Он написал заявление с просьбой выписать его из психбольницы и объявил голодовку. Днём он увидел, как пьяный санитар заменил простыни у лежачего больного, который лежал неподвижно на спине и в туалет не ходил. Санитар пришёл крепко выпивший. Подошёл к кровати, на которой лежал больной, снял с него верхнюю простынь и бросил её на пол. Потом взялся двумя руками за нижнюю, грязную простынь, в нечистотах, и потащил её из-под больного. Подушка, которая лежала на нижней простыни, поехала на этой простыни. А когда он вытащил почти всю простынь из-под больного и приподнял вверх концы на углах простыни, то подушка упала в центр простыни, прямо на нечистоты. Санитар взял эту подушку, вытер её о нижнюю простынь и положил её рядом с головой больного. Потом заменил грязные простыни на чистые, а наволочку у подушки не заменил. Положил подушку грязной стороной вниз на чистую простынь и ушёл. Вечером после ужина к нему подошла одна санитарка и сказала: «Зачем ты объявил голодовку? Ведь тебя будут кормить из шланга, а из дурдома тебя всё равно не отпустят». Утром он прекратил голодовку.
Без существенных перемен проходили дни, день за днём, а принудительное лечение галоперидолом и аминазином оказывало разрушительное действие на головной мозг. В голове чувствовалась непрерывная, постоянная, с болевым ощущением тяжесть. При чтении буквы раздваивались и с болевым ощущением начинали слезиться глаза. Появилась заторможенность всего тела. Произошло расслабление всех мышц. Тяжело было стоять и ходить. Когда он ложился на кровать, у него было ощущение, что он лежит на голом полу.
Во время прогулки он начал обдумывать план побега из этой психбольницы. Однако побег совершить не удалось. Утром его и одного мужчину пенсионного возраста стали переодевать в свою одежду. Посадили в медицинскую автомашину с красным крестом и увезли в посёлок городского типа в областную психиатрическую больницу. Каждый день больные по утрам сами мыли пол на основании очерёдности по расположенным кроватям. Пол мыли холодной водой, горячей воды в доме не было. Зимой пол после мытья за весь день не успевал высохнуть, и в палатах было сыро и холодно. Курящие курили в общих палатах днём и ночью. Днём больные по собственному желанию клеили из плотной серой бумаги пакеты для продовольственных магазинов. Тем, кто из числа больных весь день клеил пакеты, вечером, перед ужином, по списку выдавали по одному варёному куриному яйцу или небольшому кусочку масла. Определённое количество больных по их собственному желанию увозили в посёлок городского типа на рыбоперерабатывающий завод. Там они выполняли с утра до вечера разные подсобные работы и в свободное от работы время ели копчёную рыбу. Всех, кого утром увозили на рыбоперерабатывающий завод, психотропными средствами не лечили. Каждый из тех, кому были назначены таблетки, в присутствии медсестры проглатывал эти таблетки и запивал водой. Проглотивший таблетки по команде медсестры поворачивал язык – влево, вправо, вверх и вниз. И только окончательно убедившись, что все выданные таблетки проглочены данным пациентом, медсестра выдавала стаканчик с таблетками и стаканчик с водой следующему пациенту.
Контингент обитателей в этом мужском отделении был разнообразным. Несколько человек оказались в нём по политическим мотивам. Примерно двадцать процентов от общего числа обитателей мужского отделения были помещены за разные уголовные преступления. Они несколько раз в день кипятили густо заваренный чай чифир в эмалированной кружке. В общей палате, в которой он жил, на стене вверху, возле самого потолка торчали два оголённых провода. Для того, чтобы скипятить чай чифир в кружке, они опускали в кружку самодельный кипятильник, сделанный из двух безопасных лезвий для бритья и двух проводов. Затем один парень подходил к стене, а второй вставал ему на плечи и подключал провода самодельного кипятильника, опущенного в кружку, к двум оголённым проводам, торчащим на стене возле потолка. Через несколько минут чай уже кипел в кружке. Разговоры у них чаще всего были о совершённых преступлениях. Один молодой парень в компании своих товарищей рассказывал о том, как он с группой молодых парней насиловал школьниц.
В этой областной психбольнице он находился два с половиной месяца. Её врачи знали о том, что он абсолютно психически здоров, но, выполняя волю начальника первого отдела столичного совета, полковника комитета государственной безопасности столицы страны и столичной области, они продолжали травмировать его здоровье при помощи психотропных средств – стелазина, тизерцина и циклодола.
Освободили его только тогда, когда ведущий конструктор, с которым он вместе работал, позвонил в посёлок городского типа, в психбольницу и сказал: «Вы почему нашего ведущего конструктора держите в психбольнице, он ведь психически здоров! Вы за это ответите!» «Кто с нами разговаривает?» – спросили его. «Начальник отдела по робототехнике», – сказал начальник отдела по робототехнике. Телефонное право сработало безотказно – его сразу в марте освободили из психбольницы и, чтобы замести свою преступную деятельность, в стационарной карте написали ложную, вымышленную, с ложным фальшивым диагнозом фальшивую чушь, не соответствующую действительности, и поставили на учёт в городском психоневрологическом диспансере. Кроме того, через каждые два или три месяца присылали ему письма, чтобы он пришёл для беседы в психдиспансер, или звонили по телефону, тем самым портили ему настроение, воздействуя морально.
На следующий день он вышел на работу, и под его руководством и при его участии начали сборку восьми роботов его конструкции. После освобождения из психбольницы в течение двух месяцев у него была сильная депрессия: у него не было никакого желания жить, но и не было желания покончить жизнь самоубийством. Ему хотелось уснуть и никогда не проснуться. Примерно через двадцать семь дней, когда сборка роботов была почти закончена, к нему подошёл слесарь с большим стажем слесарной работы и сказал: «Я преклоняюсь перед твоим талантом». Кроме этих слов слесарь ещё сказал много добрых слов в его адрес. От этих слов слесаря он ощутил сильное волнение. После сборки этих роботов он выполнял работы, связанные с внедрением роботов в производство, потом был занят разработкой улучшенной конструкции и изготовлением чертежей. Роботы его конструкции изготовлялись серийно и были внедрены во многих городах. Кроме робота он изобрёл также циркуль и получил на него авторское свидетельство.
Через три с половиной года он побывал у академика и правозащитника. Он знал только улицу, на которой тот жил. У жильцов этой улицы узнал номер нужного дома. Во дворе этого дома сидели на скамейках пожилые женщины. Он подошёл к ним и сказал: «Я хочу встретиться с академиком и правозащитником, а номер его квартиры не знаю». Женщины, вместо того, чтобы сказать ему номер квартиры академика и правозащитника, начали спорить и высказывать своё мнение об академике и правозащитнике. Ему пришлось высказать и своё мнение об академике и правозащитнике. Он сказал: «В будущем ему поставят памятник не только как крупному учёному, но и как борцу за права человека. И всегда возле его памятника будут живые цветы». Они сразу прекратили спор между собой и сказали номер квартиры академика и правозащитника. Он подошёл к двери квартиры и нажал кнопку звонка. Дверь открыл академик и правозащитник. Он пригласил войти его в квартиру, и они сели рядом на стулья посредине большой комнаты. Он сказал академику: «Ведь в психбольницы по политическим мотивам поместили несколько тысяч заведомо психически здоровых граждан». «Да, конечно, но почти все они немного того», – покрутил пальцем правой руки возле виска академик и правозащитник. Он подумал: «Ведь он их видел только после „того“, а не до отбытия наказания в психушках», – но ничего не сказал академику и правозащитнику. Он попросил у академика и правозащитника номер телефона главного редактора одного из журналов. Академик и правозащитник крикнул в соседнюю комнату своей жене: «У меня телефоном интересуются. Дать?» «Кто интересуется-то?», – спросила она. «Неизвестный!» – сказал академик и правозащитник. «Неизвестный?! Конечно, дай. Дай ему номер телефона», – сказала его жена из соседней комнаты.
